Дмитрий Снегин - Собрание сочинений в пяти томах. Т. 5. Повести
Но вот снова раздались выстрелы. Петрашко, отстранив Андреева, прильнул к стереотрубе. В сером зыбком свете наступающего утра были различимы фигуры немецких солдат, перебегавших по склону.
Приблизившись к берегу реки, они затерялись в кустарнике. Там завязалась перестрелка.
Арсений оставил в покое группу немецких пехотинцев и направил стереотрубу на село. Уже невооруженным глазом он приметил там что-то неладное и сейчас хотел проверить... Перекресток... улица... Грузовики исчезли... Околица... А вот что-то интересное...
Медленно, как бы прощупывая под собой незнакомую местность, из села выползали и тотчас рассредоточивались танки. Когда они приблизились к берегу реки, ударила наша артиллерия. К этому времени солнце уже высоко поднялось над лесом, туман рассеялся и поле стало чистым.
Танки, облепленные густыми вспышками разрывов, не решились форсировать реку, а повернули вспять и скрылись за лилово-красноватым холмом. Петрашко слышал частые винтовочные хлопки, автоматные очереди, заливистый лай станковых пулеметов. Но все же как-то не воспринималось, не осознавалось до конца, что это уже не маневры, не учебные стрельбы, а воина. И только когда в окоп свалился связист, бегавший устранять первый в своей жизни боевой, а не условный порыв провода, и, ни к кому не обращаясь, горестно сказал: «Уже раненых понесли», Петрашко до конца осознал — где он и что ему надо делать.
Его вызвал к телефону Момыш-улы. У комбата пункт находился в относительном центре линии обороны и отстоял от Петрашко метров на восемьсот. Их разделял гребень оврага, который щедро теперь поливал пулеметными очередями немец. Баурджан сообщил: танки перешли реку, готовимся принять их в гранаты. Спешно прибывайте ко мне для корректировки артогня.
Арсений крикнул Андрееву, чтобы тот самостоятельно вел огонь, кубарем скатился на дно оврага и прыгнул в седло всегда теперь готового к дороге коня. Когда он, наконец, достиг противоположного ската гребня, где находился его боковой наблюдательный пункт, было уже поздно спешить на выручку комбату. Немецкие танки утюжили наспех вырытые окопы наших стрелков, и те, отстреливаясь, перебирались через овраг, образовавший как бы естественный неприступный рубеж для танков. Арсений повернул обратно, но внезапно по дну оврага полоснули автоматные очереди и не дальше как в двадцати шагах показались немецкие автоматчики. Дальнейшее произошло с мгновенной быстротой. Автоматчики увидели Арсения и его ординарца, закричали:
— Русь!.. русь!
— Сдавайся, русь!
Один из автоматчиков дал очередь, и Арсений, падая вместе с конем, крикнул ординарцу:
— Скачи на батарею, организуйте самооборону!
Высвобождая из-под коня ногу, он успел заметить, как ординарец легко вздыбил своего коня и, словно птица, скрылся за поворотом оврага. Арсений приподнялся, рванул с пояса гранату и почти в упор метнул ее в наседавших автоматчиков. Но вслед за взрывом где-то сбоку снова полоснул автомат, и в сознании наступила тьма.
Очнуться его заставил рев танка. Солнце, которое так еще недавно обогревало спину, теперь немилосердно слепило глаза, и Арсений едва смог различить, что оттуда, где теперь пылало багряным пламенем какое-то строение, прямо на него шел танк. Арсений понял, что этот танк спешил туда, где теперь яростно и четко ухали все четыре ствола гаубичной батареи. Он с благодарностью вспомнил ординарца. «Молодец... молодец... проскочил. Теперь им не раздавить батарею», — шептал Арсений, отстегивая противотанковую гранату.
Он почти безразлично подумал о том, что не чувствует своих ног, и метнул... Раздался короткий взрыв, и стальное чудовище, содрогнувшись, остановилось. Второй танк с ходу выбросил в сторону Петрашки два термитных снаряда и круто рванулся на него. Прохладные комья обсыпали лицо Арсения, но он уже не почувствовал влажного прикосновения земли.
7
Абдулла Джумагалиев словно создан для песен и мечтаний*. Он невысок, но гибок, как лоза. Глаза у Абдуллы широко открытые, будто вбирают в себя все, что попадает в их поле зрения.
В казахской литературе он появился недавно, а о нем уже заговорили как о крупном поэте, своеобразном и оригинальном. Абдулла в своих стихах скупо расходует краски, в них живет беспокойная, пытливая мысль.
Все это возникло в памяти Берегового, когда он, спешившись, подходил к штабу стрелкового батальона. На крылечке, какими любят украшать свои домики в подмосковных селах, стоял его товарищ по перу Абдулла Джумагалиев. Был он в солдатской шинели. Маленькие его ноги обуты в просторные добротные армейские ботинки, тоненькие икры в опрятных черных обмотках. Винтовка со штыком — выше Абдуллы. Он — часовой в штабе батальона. Береговой бросился к нему:
— Да как же мы с тобой до сих пор не встретились?
— Ты — артиллерия, я — пехота. Ты — командир, я — боец, — с чуть приметной улыбкой объяснил Абдулла так, словно диктовал подстрочный перевод своих стихов.
В шинели, перехваченной тугим поясом, он показался Береговому еще меньше. Но прежде юношеское и почти беззаботное лицо Абдуллы изменилось. Суровая и резкая складка легла меж бровей.
— Мне говорили, что ты работаешь в армейской газете, — припомнил Береговой чей-то рассказ.
— Мое место здесь. Я хочу о многом рассказать своему народу.
«Да, ты прав, и я понимаю тебя», — мысленно согласился с Абдуллой младший лейтенант.
Мелкий дождь сеткой разделял друзей. К тому же сгущались сумерки, и Береговой едва различал лицо друга. Ему хотелось обнять Абдуллу. Так неловко было оставить его под холодным, насквозь пронизывающим дождем одного, и Береговой медлил входить в комнату.
Абдулла, словно угадав его мысли, тихо сказал:
— Тебе пора, командиры уже сошлись.
«Выпрошу для него на денек отпуск у комбата. Пока не начались бои — поговорим обо всем, авось удастся уломать его перейти в газету, а комиссар дивизии всегда поддержит», — старательно убеждал самого себя Береговой и, коротко рванув дверь, вошел в комнату. После приветствия он сразу приступил к делу.
— Товарищ капитан, — обратился он к Степанову, — у меня к вам просьба.
— Что такое?
— Отпустите ко мне до рассвета бойца Абдуллу Джумагалиева.
— Земляки, что ли?
— Больше родственники — литературные братья.
— А-а-а, — неопределенно протянул Степанов, — подойди-ка поближе.
Береговой подошел к столу, за которым сидели Степанов и его комиссар. В шинели, под которой явно угадывалась стеганка, комиссар казался плотным, коренастым крепышом.
— Ты еще ничего не получил разве? — обратился к Береговому Степанов и медленно развернул какую-то бумажку. — На, прочти.
Это была шифровка: левый фланг дивизии ведет с утра бой.
Слово «танки» особенно бросилось в глаза Береговому. У него за рекой два орудия. За рекой ночь, сырость, противный дождь вперемешку со снегом. Жутковато, тоскливо там батарейцам.
— Что же тогда сидеть здесь, — взволновался он, — надо немедленно идти в окопы.
— Сейчас мы туда и направляемся с комиссаром.
— Я буду через минуту, — торопливо проговорил Береговой и выбежал на улицу.
Совсем стемнело. У крыльца по-прежнему стоял часовой, но другой, не Джумагалиев.
В штабе дивизиона Береговой справился о приказе.
— Да, есть, — подал ему бумагу Марачков.
— Поспешим на наблюдательный пункт.
— Я готов. Командиров батарей туда же?
— Да.
И только теперь Береговой приметил: что-то очень важное произошло в настроении бойцов. Все празднично приподняты, но и сосредоточены. Делают все так, как будто стараются исполнить задание не только за себя, но и за товарища...
В блиндаже наблюдательного пункта собравшиеся едва разместились, сидели тесно, прижавшись друг к другу. Нет, не на совещание сейчас пришли командиры и комиссары. Они собрались здесь, под землей, для того, чтобы еще раз посмотреть друг другу в глаза, без слов пожать горячо руки.
На прощанье Береговой удержал Макатаева. Тот командовал сейчас огневым взводом, а взвод стоит на прямой наводке. Ему придется принять первый удар немецких танков. Береговой заметно волновался, волновался и Макатаев.
— Береги... — только и смог сказать Береговой.
— Есть... я понимаю... очень все понимаю, — ответил Макатаев. Он присел и выпрыгнул из окопа. Наступила тишина. Потом сквозь эту тишину и темень донесся голос степановского комиссара:
— Они где-то здесь... да... да, вот тут.
— Береговой, ко мне! — позвал Степанов. — Я буду на изгибе, помнишь? Дай туда связь.
— Сейчас организую.
Говорить больше было не о чем, но им не хотелось расставаться. Степанов, помолчав,сказал:
— Если не хватит провода, подключись к моей линии.
— Хватит, — ответил Береговой.
— Ну, пока. Начинаем воевать.
— Выходит, начинаем, товарищ капитан. Не то что под Крестцами.
8
